ПРИДНЕСТРОВЬЕ

(Приднестровье, как бассейн реки Днестр, а не приднестровская часть бывшей МССР)

Я родился дома, в верхне-восточном Приднестровье 16 февраля 1951 года, как рассказывала мать - в "рубашке", с минимальным для нормы весом в два с половиною килограмма и цепкостью к жизни. По причине зимнего бездорожья, регистрацию рождения отложили до 1 марта. Когда же 1 марта родные обратились в районное отделение ЗАГС, служащая, по каким-то соображениям отказалась записывать день рождения 16 февраля и записала - 1 марта. Поэтому осознание дня рождения сложилось у меня двойственное. Мать рассказывала, что было мне около шести месяцев от роду, когда я вылез из колыбели и чуть было не упал на пол, но повис, вцепившись руками в бортик колыбели. Ходить начал рано, в девять месяцев. Родители отца - украинцы. На мой вопрос о родословной дед отвечал: "Мы всегда жили здесь - в этом селе". Мама моего прадеда Даниила Васильевича была из польского рода Барильских, один из представителей которого в 1849 году привёз в село грамоту об отмене крепостного права, после чего долго прятался от гайдуков пана, желавшего сохранить втайне указ, и по-прежнему эксплуатировать крестьян. Отец матери Никита Андреевич Белый - образованный крестьянин, соль земли русской, стремился к научному ведению хозяйства, вёл записи наблюдений погоды, урожайности; женился на украинке-красавице Александре Ивановне Тимошенко, служившей горничной у помещицы Белогрудовой. Александра пользовалась благосклонностью помещицы, говорившей: "Саша, чему тебя научить? Шить, или грамоте?" Саша выбрала шитьё. Рассказывая об этом, моя мама удивлялась: "Почему бы не сказать - научите шить и грамоте?" За Никиту выходить Саша не хотела - рыжий и невзрачный, но заставила нужда. Никита был справный хозяин, а семья Александры - бедная и многочисленная. У Никиты и Александры родилось пятеро детей. Жили в достатке, но всё доставалось трудом, всё делали сами - без наёмной силы.

Первые воспоминания детства, когда маленькому человеку всё кажется огромным и удивительным. Яркое солнце за огромным окном. Со смерек (хвойное дерево) капает талая вода. На смереках шишки, сосульки льда, остатки снега... Просыпаюсь ночью. В комнате полумрак. Я почему-то один дома на нашей огромной старинной деревянной кровати, но мне совсем не страшно, наоборот - ощущение тепла и уюта. В раннем детстве я совершенно не боялся темноты и одиночества. Поднимаю голову и оглядываю кровать. На краю кровати у моих ног правой стороной ко мне, свесив ноги с кровати, сидит маленькое, не больше меня, тёмное человекообразное существо. Не глядя в мою сторону, сосредоточенно что-то ест. Нижняя губа испачкана чем-то белым наподобие манной каши. Испуганно с головой накрываюсь периной и терпеливо долго жду рассвета. Запомнилось ощущение полной реальности, особой ясности сознания и чёткости восприятия. Будто кто-то, особым образом воздействуя на сознание, хотел убедить меня в реальности события, хотел заставить запомнить событие. Я никогда не страдал видениями и что это было, для меня остаётся загадкой. Тёплый майский вечер, весенняя молодая зелень огромных каштановых листьев. Летят хрущи - крупные коричневые жуки. Вокруг всё жужжит, шуршит, фыркает, падает и взлетает... Тёплое солнечное утро. Я присел возле огромных цветов тыквы. Такое чудо, но так хрупко ломается в руках... Буйно цветущая природа характерна Приднестровью тех времён.

Ребята и друзья нашего двора 18 сентября 1955 года.	Братья	Однокурсники Лебедин 1947 год	Совещание языковедов 20 февраля 1953 года	Сельская учительница Учительская конференция 20 августа 1955 года

Солдат Буйнакск 16 октября 1950 года	Учительский коллектив 1949/1950 учебный год	Выпускники и преподаватели	Старшие 1990 год

С детства во мне сочетались: физическая живость, любознательность с мечтательностью и душевной уравновешенностью. В моей голове всегда "роились" планы. Помню, вначале зимы 1955 года мы - дети лепили снежную бабу. Я настолько увлёкся строительными возможностями снега, что начал обдумывать, как я построю снежный домик со снежным стульчиком у ледяного окошка. И как там будет светло от снежной белизны. Всё это мне хотелось сделать немедленно - сейчас. Но декабрьский день быстро угас. Планы пришлось отложить. Утомлённый и полный впечатлений я снимал пальто в нашей просторной комнате. Мама уже закончила неинтересную, скучную стирку, но снова была занята, теперь уже школьными тетрадями. Мама - человек для своего времени достаточно образованный, эрудированный; растила нас - троих братьев; работала учителем русского языка-литературы и завучем в сельской восьмилетке; зарабатывала большие на то время деньги - 800 рублей в месяц, и просто поговорить с ребёнком ей было некогда. Но самым близким человеком, праздником детства была мама, не отрываясь от стирки, отвечавшая на любой мой вопрос:

- Мама, посмотри какой шарик! - показываю я блестящий шарик от шарикоподшипника. - А что у него внутри?

- Металл.

- Мэтэль?! - переспрашиваю я изумлённо, мысленно представляя мотылька внутри шарика, но уже в следующее мгновение понимая, что речь идёт о материале, а не насекомом. - А как по-немецки заяц?

- Газэ.

- А слон?

- Элефант.

- А окно?

- Фэнстэр.

Отца тогда я ещё не знал. Не принадлежавшая к феномену советского народа (запад Украины присоединили к СССР только в 1939 году), отцова мама - баба Юзефка, ещё нестарая крупная без полноты женщина (вся жизнь в нелёгком крестьянском труде), всего лиш на пятнадцать лет старше моей мамы, озабоченно ворчала о сыне: "Батяр ваш тато - покынув свойих дитэй, дэсь волочиться по свиту". Отец - первый сельский комсомолец, радиолюбитель, человек честный, добропорядочный, тогда ещё совсем мальчишка, на семь лет моложе моей мамы (мужское население "выкосила" война), детей не бросил, а после окончания срочной службы уехал "увидеть свет" на "комсомольскую целину". Не хотелось сразу возвращаться в колхозные будни. Маму баба Юзефка называла "совиткой" (сторонницей советской власти). Мама - участница войны, родом с северо-восточной Украины, приехала по распределению после окончания педагогических курсов - рассказывала: "Если бы не отец - меня бы убили бандеровцы". О "совитах" баба Юзефка говорила: "- Недобрые, в 39-том году совиты были лучше". Дед Николай был мужик добрый, полностью разделял политические симпатии жены, долго ещё хранил жёлто-голубое знамя Украинской Повстанческой Армии, и до конца жизни (умер в 1998 г.) любил вспоминать, как бежал из Красной Армии в 41-вом через Белую Церковь. За это, дед несколько лет отбыл в сибирских лагерях, и вернулся в добром здравии, хотя многие оттуда не возвращались. Своим везением дед был обязан миролюбивому добродушному характеру, и, не исключено - коммунистической лояльности старшего сына и его жены.

Прошло лишь десять лет, как над страной пронеслась страшная жестокая война. О войне не вспоминали. Похоже - для многих это были не только не героические, но ужасные, грязные страницы истории. Люди вздохнули с облегчением без реальной близости смерти. Учительские семьи жили дружным коллективом в бывшем поповском доме, и кажется были счастливы, во всяком случае - дети.

Отец приехал весной 56-го, удивлялся подросшим детям. Дети встретили папу с прохладцей. Они его не знали, и не скучали о нём. Не прошло и года работы отца в колхозе водителем грузового автомобиля (ГАЗ-51 тогда был новой шикарной машиной), как родители решили переезжать. Отец мечтал жить у моря, или Днепра, но реальная возможность переезда была только по переселению, а оно, в то время, проводилось только в степные районы отдалённого Причерноморья. Уезжали тепло одетые, в солнечный день начала апреля. Была весенняя прохлада. Дети не грустили - нам всё было интересно. Во дворе стоял грузовик с вещами, чуть поодаль гурьбой - провожающие. Баба Юзефка - впереди. Рядом - её четырехлетняя дочурка Люба. Баба Юзефка плакала - мне это казалось игрой.